Что может быть отрадней в пору предзимья, под постук холодного дождя по темному оконному стеклу, или в затишье первых снегопадов, предаться воспоминиям о прошедшем лете, о быстротечной, словно приснившейся встрече с дорогой, милой сердцу округой - отчим краем. Еще раз перелистать многочисленные фотографии, через объектив вглядеться во вчерашний летний день, вернуться в него, ощутив запах зноя и пыли караванской дороги... 

(Начало записей - октябрь 2010 года) 

"Эх, дороги,

пыль да туман..."

Вдоль караванской улицы, по обочинам "бетонки", запыленная, с проседью увядания невысокая трава. То ли караваничи прибрали главную улицу села, то ли засуха укротила сорняки... Фотографии августа 2010 года "подретушированы" дымкой далеких лесных пожаров,  маревом несусветной жары...

(Мини-фото страницы можно увеличить, кликнув по миниатюре. Подчеркнутые слова в тексте -это ссылки на изображения).

1.

В этот год второе августа приходилось на понедельник. На рабочий день. А мой отпуск миновал еще в июне. Побывать же на караванском кладбище, у могилок отца и бабушки, надо было не только по сложившейся традиции ежегодных поездок на Ильин день. Важно было облегчиться душой перед покоящимися, может быть смотрящими на нас с неба, болящими за нас. Попросить помощи, заступничества, благословления, прощения, покоя... А еще хотелось побывать в Редькино, увидеть Ошму, искупаться в ней. Стосковался, ведь не был там с сентября 2006 года...

И вот в 10 часов с несколькими минутками я ступил на дорогу, уводящую из Караванного в сторону Волков и Шор. Впрочем, какая там дорога - так, пробитая в траве тракторными колесами земляная двухколейка, уходящая с улицы (на фото), на которой живет Александр Коряковцев (см. здесь). Можно сказать не дорога, а направление. Если бы не "инструктаж" встреченных у магазина "мужиков", знающих меня и братьев, то поперся бы напрямки через поле на Волки. А тут - торная дорога. Мужики-то сверстники, один из них -  громкоголосый "афганец" с ногой-протезом по фамилии Втюрин, родом из Лаптенок, охально-весело матерившийся на всю улицу.

Инструктаж содержал еще пояснения о направлении пути у деревни Волки, мол, там поворачивай не налево, а направо - "влево-то косить ездили, так дорогу наделали, а сначала поверни направо, а потом налево и прямо..."

Если бы не сухие, заскорузлые в августовской жарище, глубокие колеи  на небольшом участке в низине на середине между Караванным и Волками, то дорога вполне проезжая для моей "14-ой", не говоря уже о "Ниве" или каком-то джипе.

В руках у меня пакет с бутылкой нижнеивкинской минеральной воды, небольшим куском сыра, несколькими помидорами, небольшим полотенцем (иду же купаться!), да фотокамера. Больше ничего не возьмешь - потянет ноша. На первом же километре снял штаны, футболку. Штаны в пакет, футболку на плечи. Хотя солнце рассеивала завеса дымки, растушевавшая горизонт в белесо-синеватые тона, все же припекало и под футболку обильно испарялась "нижнеивкинская". Вскоре начал перемещать груз пакета в себя - на ходу жевал сыр, ел помидоры, запивал. Шел споро - и силы свежие, и охота быстрее в Редькино, к реке.

У Волков  вспомнил про инструктаж , но где надо было вправо, а где влево - не увидел, шел по своему разумению. От дороги в густом травостое и в самом деле осталось одно направление. Правда, дальше, когда уже шел по леску, дорога обрела четкие очертания. Вот только чем дальше входил в перелесок, тем больше было сомнений: туда ли иду?

2.

Когда вышел из перелеска и увидел еще далекие и не очень-то явные приметы шорской горы - возрадовался. Не забыл, значит, пути-дороги, принимает еще родной край, свой я здесь!

Эх, край родной! Хожено-перехожено, на велосипеде поезжено. Иду по дороге - ориентир хороший, "навигатор" уж не надо напрягать. Иду и оглядываю окрест. Там, справа, в стороне, далеко от дороги,  в островках больших деревьев, чудится неизвестная мне деревня. Чудится с давних лет,  как бы из полусна, из какого-то представления. И ведь кого-то спрашивал о том, была ли в этой части округи деревня - ниже Бажино, в сторону Волков, Караванного. Никогда не видел там ни домов, ни каких-то других признаков поселения, кроме деревьев, похожих на деревенские , но вот запало в душу, что там когда-то стояли дома, была жизнь - и все тут! Сейчас смотрю на старую карту округи (первой половины 20-го века) и вижу в этом месте деревню Акулинкины...

Когда-то дорога на шорскую гору со стороны Караванного пылила под колесами велосипеда, а теперь на подступах к ней ковер травы с примятыми полосами от колес редких машин.

Поднимаюсь в гору.  Шорский холм - это же сплошь глина. Прогрело её, распекло, прожарило так, что...   Под ногами истрескавшаяся земля. Трещины - хоть ладошку суй. Все снимал окрестности, а тут навел камеру под ноги и, считаю, что это самый яркий или один из самых верных снимков, характеризующих атмосферу того лета, того дня августа, на который пришелся мой поход.

Но идем дальше. В обожженную горушку. Где там вышка? Её давно нет. Вместо той, высокой бревенчатой вышки, что до августа 1974 года стояла на самой макушке горы, в последние годы торчала невысокая деревянная тренога, геодезический знак, обозначавший место репера - точку триангуляционной сети. В сентябре 2006 года мы с братом Василием, так же пешком "путешествуя" от Караванного до Редькино, слегка поправили повалившийся знак (на одной его деревянной ноге была даже металлическая пластина с надписью, говорящей как раз о том, что это геодезический знак). Тогда еще я шутил, снимая Василия в  обнимку с бревном, мол за восстановление знака нам пришлют по медали. Но... Ни медали, ни знака, сколько ни вглядывался в макушку бугра. Никаких признаков. Уж не пошел в траву, искать то место, где может и нашел бы останки знака. Притомило жарой. А мне топать и топать до Ошмы.

3.

Шорская гора - воспоминания не только о вышке. Впрочем, для начала все-таки еще о вышке. Почему я так уверенно назвал год и месяц последнего дня вышки? Да потому, что упала она на моих глазах. Почти на глазах.

В тот август я, учащийся караванской средней школы, после каникул уже, считай, десятиклассник,  работал помощником комбайнера. Помощником Николая Дмитриевича Редькина. Жали под шорской горой, в виду вышки. Где-то напротив той самой невиданной мною, невидимой, как град Китеж, деревни Акулинкины. Или чуть ближе к Шорам. Не помню почему встали, может обеденное время, или какая заминка в работе. А может непогода и остановила. Небо затянуло, поднялся ветер. Мы спрятались от ветра за комбайном (он же был без кабины - СК-4), или в копнителе. Грозовые порывы ветра так напирали, что мы завыглядывали - что там на небе, по горизонту, скоро ли пронесет. И смотрим на шорскую гору, а она - без вышки! Непривычно голо - сразу бросается в глаза. Вышка была далеко видимой для округи приметой. В последние годы стояла уже больной - покосившись. И вот свалило. Кончилась советская власть! Кончилась эпоха... Пожалуй что  про кончину эпохи - это несколько рановато, но в то же время не так уж далеко от истины. В семидесятых деревни продолжали умирать. Уже ничего не строили. Машкино - центральная усадьба совхоза - еще продолжала разрастаться, а деревни округи хирели, повторяя судьбу Шор и тех же Акулинкиных. К этому времени от деревни Шоры уже ничего не осталось, кроме вышки, да нескольких деревьев. В деревне Мильчаки в начале семидесятых еще были видны остатки мельницы, пруда возле неё, а вот домов что-то не помню. И от Вишкильцев в эти годы мало что осталось, а от Бажино и того меньше...

Шорская гора хотя и невысока, но все-таки гора. Дай-ка проверим! Достал из пакета и включил мобильный телефон. И увидел по символу на экранчике, что связь есть (оператор - Нижегородская Сотовая Связь)! Набрал номер Татьяны - сестры, что в Шахуньи. Вызов пошел и она ответила. Может быть впервые в истории Шор, да и вообще этого уголка земли, здесь человек заговорил по телефону. Телефона не было ни в Редькино, ни в Федосихе, а уж тем более в Шорах. Возможно, что в Шорах не было даже проводного радио, а уж электричества - точно не было.

Снова сую телефон в пакет. Значит, если в Редькино залезть на дерево, то можно будет дозвониться до всея России!

С шорской горы оглядел окрестности. Дымка скрадывала горизонт, трава и кусты сглаживали рельеф. Но и в этой миражной картине я мог различить памятные контуры шорских окраин - острова из деревьев, заросли поскотины, тополь под горой, в сторону поскотины. Этот тополь словно бы не изменился с тех пор, когда под горой редькинская "бригада" вела сенокос, отдыхая в тени большого дерева. Тем и памятен тополь, что под ним отдыхал и я. Это было начало семидесятых, то есть без малого сорок лет назад, а тополь все стоит величественным памятником. Каждый раз, проходя по шорской горе, навожу объектив на тополь. И отмечаю, что его величественность с горы не так видна, как вблизи, из-под тополя, нет того, что рисовалось в памяти, в воображении. К тому же с годами за тополем  высоким лесом поднялась поскотина и скрадывает его величие.  

4.

Иду дальше, смотрю уже направо, выискивая другой тополь - небольшой наклонившийся, выглядывающий из зарослей ивняка над низиной, пересекающей дорогу. У этого тополя стоял дом деда Павла - Павла Алексеевича Коркина и бабушки Мани - Марии Митрофановны Коркиной. Здесь родились, здесь пережили войну, отсюда уходили в самостоятельную жизнь и отец, и тетя Лена, и тетя Аня, и тетя Лиза, и дядя Петя - Петр Павлович Коркин. Дом я не видел. По рассказам, возле него, на русле ручья, был выкопан пруд и в нем держалась какая-то рыба. Когда и при каких обстоятельствах был покинут дом - не знаю. Скорей всего с переездом отца в Редькино, когда там был построен дом.

Шор давно нет, а дорога, мне кажется, как пролегала по деревенской улице, так и хранит свой след вдоль невидимых домов. Улица, а сейчас это две  полосы примятой колесами травы, ведет в сторону Метлей. Других видимых дорог нет. Не знаю как далеко уходила улица от дома деда Павла и бабушки Мани, поэтому только шестое чувство могло бы подсказать мне, где кончалась деревня.

  Вдоль дороги от Шор в сторону Метлей, по полю, по перелескам, что на пути в Редькино, да и между Шорами и Бажино, прежде встречались кабаньи следы - изрытая пятаками земля. В этот раз следов не видел. А может не приметил. Да скорей всего в такую жару и среди кабанов нет дураков рыть сухую, как камень твердую землю - ушли, поди, в низины, где вода, полеживают в лечебных густых грязях.

Сколько на каждом шагу отзвуков памяти! Вот слева, примерно на половине прямого пути от Шор до Редькино, небольшой, насквозь просматриваемый перелесок. Этот островок берез почему-то значится в моей памяти как скотское кладбище. Ни разу не видел здесь и в былые годы каких-либо останков животных, а вот поди ж ты, засело в голове, что звать это березнячок скотским. Проходишь, бывало, под березами, и тут красная костяника глядит из травы. И подумаешь невзначай, что может и не случайно в её названии созвучие с костями...

Впереди деревня Метли (Метельки). И тоже всех деревенских признаков - только одинокие деревья. Где-то липы, где-то состарившиеся, согбенные рябины. Стояли они прежде вдоль огородов, возле домов и тянулись вверх, радовались жизни вместе с теми, кто жил в этих домах, по утрам топил печи, выводил скотину. Ушли неведомо куда люди, оставив и дома, и огороды, осиротив прижившиеся возле них деревья.

В Метли не захожу, а иду левее деревни, возле останков трансформаторной подстанции, чтобы выйти на дамбу между Метлями и Редькино.

Уже свернул к дамбе, когда услышал машину. Тем же путем, что я шел, ехал "УАЗик". Он проследовал по намятой в траве дороге в сторону реки, туда, где была ферма, я же "спрямлял" свой путь на другую окраину деревни Редькино - шел по отцовской дамбе. Да, это он на бульдозере где-то в конце шестидесятых, может в семидесятом году поднимал дорогу между Метлями и Редькино. Дорогу звали дамбой.  И в самом деле, она как подпорная дамба держала воду, собиравшуюся в придорожный ров с околодеревенской низины. Сейчас, как, впрочем, и десяток лет назад, по дамбе глубокие колеи. Но ездят! И в этот раз был след, но не свежий, едва угадываемый по примятой густой траве. Вдоль дамбы выросли большие деревья. Из-за них не рассмотреть придорожные ямы. В одном месте я заглянул за деревья и не увидел тех заросших чернопалошником луж, что всегда здесь были. Высохло! Бывало, идешь по дамбе, а из-за зарослей, с водной канавы вдоль её нет-нет да и вспорхнет уточка.  

5.

Я пошел не по деревне, а свернул к "гумнам", как называли место, где стояли зерновые склады, крытый ток. Выходил напрямую к нашему огороду. Возле огорода стоит остаток столба с табличкой. На табличке указан год - 1970-й - год электрификации деревни. Я сфотографировал этот кричащий тоской памятник деревни...

Пошел не к реке, чтобы быстрее охладиться - окунуться в воде,  а пошел под липы, к дому.

Липы постарели и поредели. Одни еще  держаться на "ногах", а другие поломаны, умирают. Им под сотню лет. От кого-то слышал, что посадил их Михаил Константинович Шихов, двухэтажный дом которого стоял напротив этих лип.

На липах висели скворечники, прилетали скворцы и все лето суетились возле них, оживляя в те годы и без того живую деревню. Как год за годом уходили куда-то жители деревни, так уходили и скворцы. Ветшали покинутые деревенские дома, ветшали скворечники. С горечью осознавали люди необратимость потери деревни и плакали их души о невозвратном прошлом. Может быть по-своему горевали и скворцы, прилетавшие весной к своим домикам и не находившие их...

Под липами у нас стояли поленницы березовых дров. Липы притеняли часть огорода. Под их сенью плохо росли кусты смородины, как будто в оцепенении - не погибая, но и не подрастая, с невызреваемой ягодой - стояли кусты крыжовника...

Все улицы затянуты травой - уже никаких признаков тропинок или дороги, затянулись от многолетнего спуда снегов и промывных дождей дорожные следы, спрятались в траве былые деревенские лужи.

Там, где стоял дом, сорная трава еще гуще, выше. Под её пологом развалины печи, скрыты травой невысокие фундаментные столбы. Один из таких столбов еще в прошлые годы я укрыл листом железа. И каждый раз заглядываю под него. На квадратном невысоком оголовке столба цементный раствор хранит надпись, сделанную отцом. Пальцем или щепкой-палочкой по свежему раствору он "увековечил" дату закладки столбов под закладные бревна будущего дома: 23/9 Залит 1958.

6.

Каждый раз приглядываюсь: а как там мой кедр? С Ангелиной поздней осенью 1984 года (в год смерти бабаушки Мани - Коркиной Марии Митрофановны) посадили по берегу семь кедров. Перед майским, июньским хрущем (майским жуком), перед дикой напористой травой, перед коровами, в первые годы еще бродившими по берегу под надзором небритого Елькина, не выпускающего из-под мышки палки с очередной вывязываемой на ходу рыболовной сетью, наконец, перед огнем, приходящим в апреле-мае невесть откуда по сухой траве, выстоял только один  кедр. И стоит, прижавшись к трехствольной березе, за годы переросшей его. Ствол кедра подпален, кора истрескалась и частью облезла. Тяжело ему. Переживет ли березу? Говорят, кедры медленно растут в первые годы, в первые десятилетия. Может быть и нас не будет, а дерево еще десятки, а то и сотни лет памятником будет стоять над рекой, во снах под морозным зимним небом и жарким летним днем будет вспоминать о том, что в молодости видел деревенские дома, тех, кто принес его сюда, дал жизнь...

Еще из "походов" >>>